Один день в метеорологической обсерватории МГУ

Я в Москве родилась. В детстве хотела стать юристом, даже пробовала поработать в прокуратуре, но когда глубже вошла, поняла, что это не мое, что я много не приму. И потом сами следователи приезжающие говорили: «Не то это, не так романтично».

Однажды подружка сказала: «Поехали на Север погоду наблюдать». Я очень загорелась: хотелось уехать, совершать большие дела. Так я решила стать метеорологом. Закончила Гидрометеорологический техникум. Поработала в научно-исследовательском институте Аэроклиматологии, затем в системе Главного управления Гидрометслужбы. Когда у меня появились дети, ушла с работы и не думала, что вернусь в эту профессию. Но когда дети подросли, решила вспомнить, что я метеоролог. В 1995 году пришла на метеостанцию МГУ, с тех пор тут работаю.

Одни считают, что метеорология — это что-то необыкновенно интересное, загадочное, другие говорят: «А, вы там сидите, врете все, предсказываете». И я объясняю, что я не предсказываю — мы наблюдаем и фиксируем.

Нас часто путают с синоптиками. Метеорологи наблюдают за погодой и отмечают все ее малейшие изменения, фиксируют по времени, интенсивности, затем передают данные в Гидрометцентр для дальнейшей обработки. А синоптики, имея все разрозненные данные по сети, с помощью компьютеров и математических моделей уже составляют синоптические прогнозы.

Сеть — это множество станций Гидрометслужбы. В Москве их пять, включая нашу, по области их много. Из совокупности их данных Гидрометцентр составляет картину погоды.

Мы как таковые относимся не к сети, а к Минпросвету, потому что мы учебная станция. Но в городе сейчас осталось мало станций, они нашими данными тоже пользуются, мы им высылаем, это жест доброй воли.

Метеостанция занимается ежедневными, ежеминутными наблюдениями за погодой. Пошел дождичек — отметили время, усилился — отметили время, ослабел — отметили, подул ветер — зафиксировали, выпала роса — записали во сколько. Конечно, нам приборы помогают во многом. Но при этом основной инструмент — глаз наблюдателя.

Нужно постоянно выходить на улицу, потому что, дождь или снег может быть настолько слабым, что надо выйти и лицом уловить, что он пошел. Особенно когда моросит, очень сложно. Из окна этого не увидишь.

В психрометрической будке находятся приборы и самописцы. Каждый день в одно и то же время по всему миру наблюдатели открывают эти будки и снимают показания.

Оборудование у нас всё старое, но надежное. Есть гигрограф, чувствительным элементом которого является человеческий волос, он показывает влажность — на самописце видно, когда влажность упала или выросла, сейчас всё очень ровненько. Летом по лентам плювиографа можно точно определить, когда и с какой интенсивностью пошел дождь.

Для наблюдений за изменениями температуры применяются три вида термометров: срочный, максимальный и минимальный. Они похожи на обычные медицинские, но раз в пять больше по размеру. Минимальный очень хитро устроен. Внутри спиртового столбца есть штифтик. Если температура понижается, спиртовой столбик опускается вниз, а вместе с ним и этот штифтик. А потом вдруг выйдет солнце — спирт поедет вверх, а штифт останется. Поэтому, когда наблюдатель приходит, он видит, какая была минимальная температура, аналогично работает и максимальный, фиксируя самое высокое значение. Ни один градус не пропадет в течение дня.

Гелиограф — наш любимый шарик, а по сути лупа. Через него на ленте образуется прожог, когда выходит солнце. Отсутствие прожога означает затенение солнца облаками. Есть прибор ветра: датчик установлен наверху, а данные мы можем увидеть на самописце внизу. А наш барограф измеряет давление — самый точный прибор испокон века.

Наблюдение круглосуточное. Работаем сутки через трое. Ночью глаз не сомкнешь: вдруг дождик пойдет. Кто со стажем, даже в отпуске в три часа ночи просыпаются. Как начальник, последние 10 лет я сутками не работаю, можно уже и поспать. Но до сих пор иногда вижу кошмарные сны — что я проспала срок и не успеваю вовремя передать показания.

У нас восемь сроков наблюдения в течение 24 часов. Мороз и снег, ливень, гром и молния — тебе в любом случае надо выйти наружу. У нас одна женщина работала, она говорила: «Валентина Васильевна, Вы меня хоть убейте, я не пойду на срок, с детства боюсь грозы». Помню, я дежурила во время ледяного дождя в Москве. Выхожу — у меня кругом блестит, и я понимаю, что не могу туда дойти. Самое лучше – это лечь и катиться, чтобы не поломаться.

В основном у нас работают пожилые люди. Студенты молодые после колледжа приходят — год-два, больше не задерживаются. Основной финансовый вопрос.

Нельзя сказать, что профессия востребована. Сеть переходит на автоматику, может со временем перейдет на работу без людей, будут приезжать просто автоматы проверять, поддерживать.

Мне бы хотелось увидеть, как отреставрируют наше здание. Уже должны были прийти работники, как вдруг его поставили на учет как культурную ценность, здание 1954 года. Теперь не каждый может к нему подступиться, и опять все заглохло. У нас в соседней комнате рушится потолок, жуть. Хотелось бы, чтобы все приборы были новые, исправные, бьются термометры очень сильно. Еще о наболевшем: раньше мы работали на старых, немецких термометрах. На новых, которые делает Клинский завод, сложно что-либо разглядеть. Я переписываюсь с сетью, спрашиваю: «Вам видно?» Отвечают: «Еле-еле!»

Не так давно вышел фильм «Как я провел прошлым летом». Я была в таком удрученном состоянии после просмотра. Если бы я видела этот фильм в юности, близко не подошла бы к метеорологии. Там действие происходит на полузаброшенной станции, совершенно непривлекательно показана профессия. Мое поколение воспитывалось на фильме «Семеро смелых» — там, конечно, романтически все представлено, в реальности наша работа тяжелее, но раньше вообще в людях какой-то героизм был.

_{Текст, фото: Станислава Новгородцева
Редактор: Ирина Филатова}