Я сортирую московский мусор

Я всю жизнь проработал на стройках. Ездил по всей стране: строил и на Урале, и на Севере. Вышел на пенсию в 60 лет, а пенсии не оказалось. Не смогли найти данные о моих предыдущих работах! Езжай, говорят, сам за [подтверждающими] документами. А куда я поеду — в Коми? Там уже концов не найти. Не поехал и остался без выплат. Нужно было искать работу, которой в нашей деревне Ниловке в Рязанской области и для молодых-то нет, не только для тех, кому седьмой десяток.

Раньше еще цветной металл собирали, чтобы жить на что-то. Побродишь по лесопосадке, соберешь кучу металлолома, оставшегося от старой, советских времен еще, железной дороги, и идешь сдавать. Или москвичи приедут, какую-нибудь шабашку подкинут. Но постоянная работа нужна была.

Мне удалось устроиться сортировщиком мусора. Сначала здесь, в деревне, потом сестра посоветовала в Долгопрудный перебраться, потом в Москву попал, в компанию «ЭкоЛайн». Я стал работать на конвейере.

Процесс устроен так: мусоровоз привозит мусор. Затем трактор помещает его на три ленты, а ленты идут наверх, где работают две бригады сортировщиков. Они разделяют отходы по типам. Каждый человек отвечает за свою операцию: кто бутылки отбирает, кто пакеты, кто картон, кто алюминиевые баночки — и складывают в отдельные контейнеры. Когда контейнер наполняется, его забирает автокар, мусор попадает под пресс, а сортировщик начинает заполнять новый.

У меня таких контейнеров было четыре. Я стоял на стекле, то есть сортировал отдельно белое, коричневое и зеленое стекло.

Мусор сортируется по стоимости: самое дорогое сырье — белая бумага, потом алюминий, картон, зеленое стекло (оно самое крепкое), белое и желтое стекло, пластик по видам, тетрапаки и так далее. Всё это потом забирается на переработку. Приезжают большие машины и забирают спрессованную белую бумагу, например, в Краснодар, а картон — в Екатеринбург.

Больше всего стекла мы собираем в праздничные дни — например, в Новый год. Одновременно на лентах работает около 60 человек, за сутки (то есть за две смены) мы сортируем несколько десятков тонн мусора.

Люди выбрасывают разные вещи. Полезных ископаемых — море! (Смеется.) Найти можно всё что угодно: одежду, обувь, еду, выпивку. Мне как-то ящик пива попался, но я не стал его брать — на работе ни-ни, только дома могу выпить рюмочку.

Деньги во время сортировки, конечно, тоже попадаются. Вот бригадирша наша, Алёна, однажды нашла сразу 34 тысячи вместе с кошельком! А другая женщина как-то пришла на работу, пожаловалась: вещи у нее украли. Ну, девчата наши ей быстро что-то собрали: робу дали, ботинки. Она пошла работать и в обед прибегает радостная, говорит: «Прав ты был, Вовка! Мне Господь помощь послал». Оказалось, нашла в мусоре кошелек. В нем было три золотых кольца и три иконки.

Я сам в мусоре только иконы нахожу. Жена моя Вика, царствие ей небесное, когда мы вместе на сортировке работали, журила меня: «Что ж ты тоже кошелек не высмотришь?» Я смеялся: «Попадется — так возьму, конечно, а специально рыться и искать не буду. Да и не вижу я кошельков».

Всем коллегам тогда прочитал нотацию: «Увидите икону на ленте — не пропускайте мимо. Принесите мне, а я уж что домой заберу, а что в храм отдам».

И мне стали приносить иконы. Были и новые, и старые. Однажды нашли целый чемодан с 22 иконами из Софрино внутри — видимо, краденый. В другой раз увидел в куче мусора на ленте икону без рамы — Казанскую Божью Матерь, явно старинную, 1800-х годов. Только уголочек отколот у нее был. Едет она по ленте — и прямо горит. Я ее аккуратно протер, поставил над рабочим местом — икона засветилась. Тем, кто далек от веры, трудно это представить, а я вижу, как меняется икона, когда ее обрамишь, отреставрируешь. Она начинает светиться, оживает.

Вскоре у меня набралось около ста икон.

Батюшка Андрей из храма в нашем Сараевском районе как-то в гости зашел, сказал: «Да, Владимир Васильевич, у тебя здесь прямо как в церкви». Я часто отдаю иконы односельчанам — особенно тем, кто еще при коммунизме крестился, крестик прятал. Самой старенькой 93 года, ей я четыре иконы отдал и православные книги. Приятно делиться с теми, кто действительно верует.

Я сам с верой с детства. В год меня крестили, а в начальных классах мама уже давала мне Библию читать. И отец, и мать предупреждали, чтобы я о своей вере не рассказывал публично — при советской власти с этим было строго. Я и не рассказывал, а жили мы, к счастью, уединенно. Отец работал путевым обходчиком, мать — стрелочницей, в будке обходчика мы и жили с Божьей помощью. До станции Ремизово полтора километра, до ближайшей деревни — два. Уроки до третьего класса при лампе делал — в нашем доме даже света не было.

Уже после смерти отца я приходил туда. Сел, помню, рядом с будочкой, положил рядом выпить и закусить, чтобы помянуть, — и дождь пошел. Как из ведра льет, а туда, где я сижу, не достает. Поделился этой историей с батюшкой, он сказал: всё Господь Бог.

У нас работают вахтами — 15 дней работаешь без выходных, потом 15 отдыхаешь. В Москве хорошая зарплата — 23–25 тысяч рублей. Летом доплачивают — это же мусор: когда тепло, над ним роятся мухи, мошкара. Дают надбавку и за вредность, и за выработку — до 30 тысяч доходит. Гораздо лучше, чем в Рязанской области, где за ту же работу платили 18 тысяч рублей, да еще и с задержками, нерегулярно.

Смена начинается в восемь утра и длится 10 часов с перерывом на обед. Лента не останавливается: когда идешь обедать или на перекур, кто-то должен тебя подменить. Филонить нельзя: увидит мастер, что стоишь и не свой материал сортируешь, а в вещах копаешься, — оштрафует, если второй раз поймает — может и уволить. Многие попадались, а я так за два года на этой работе не хитрил никогда.

Тяжелого труда с детства не боялся и теперь не боюсь. Мне нравится моя работа. Вот, например, когда контейнер наполняется — его нужно откатить от ленты на два-три метра, чтобы потом его забрал автокар. Контейнер весит тонну. Многие не справляются. Один коллега, помню, начал хорохориться передо мной: мол, ты тоже не сможешь. Сначала сам попробовал — пытался и так и сяк, с места не сдвинул, хоть и молодой. А я колесики контейнера щеточкой почистил, уперся — и откатил.

К спорту меня еще отец приучил. Он в молодости был кулачником — участвовал в кулачных боях один на один. В деревнях тогда жили бедно, но за выигрыш в такой драке хорошо платили. Отцу это было важно — они с мамой уже влюбились друг в друга, но ее за него, бедняка, не отдавали. А он взял и выиграл три боя подряд! У него появились деньги, картошка, мясо. Женился на маме, они родили семерых детей, всю жизнь прожили.

Всегда ценил физическую силу: все мы с детства и дрова колоть умели, и картошку пололи, и клубнику рассадить могли. За курами ухаживали — у нас их штук 80 было. Но и турничок у нас рядом с будкой, конечно, тоже был — мы с братьями на нем подтягивались.

Я и сейчас спортом ежедневно занимаюсь. Просыпаюсь утром, Чипса-сторожа отпускаю и бежим с ним вместе рысцой — километр туда, километр обратно. Делаю зарядку, боксирую, потом умываюсь прохладной водой во дворе. Если кому-то в деревне помощь нужна — всегда меня зовут. А я помогаю с удовольствием!

Каждый день, когда нет вахты, у себя в деревне по 50 километров прохожу. Зимой встаю на лыжи, беру с собой лайку Аньку — и иду охотиться на зайца. А летом и осенью — с Чипсом за грибами и ягодами. Мне кажется, я мог бы даже у Максима Галкина в передаче «Старше всех!» поучаствовать. Мне 63 года, а я могу на руках 10 метров пробежать. (Смеется.)

_{Текст: Анна Родина
Корректор/литредактор: Варвара Свешникова
Фотографии предоставлены героем публикации}