Я работаю стюардессой

«Летаем в масках, но пассажиры всё равно должны видеть нашу улыбку. Поэтому мы улыбаемся глазами»

17 738

Как лететь пять часов в одну сторону, а через полчаса — уже в другую, что делать с пассажирами, которые берут на борт слишком большую ручную кладь, и как улыбаться людям, когда носишь маску? Анна Родина поговорила с Елизаветой Ермиловой о том, почему ей нравится работать стюардессой.

Елизавета Ермилова – Стюардесса
Елизавета Ермилова
Стюардесса

Есть люди, которые с детства бредят небом и мечтают летать. Это не мой случай. До переезда в Москву из Астрахани я вообще не представляла, как — и зачем — работать стюардессой. Более того, я всегда боялась летать.

Первое время в столице искала работу по специальности — дизайнером или педагогом. Мне было 19 лет, опыта немного, и зарплату предлагали соответствующую: 30 тысяч рублей. Снимать на эти деньги жилье, покупать еду и еще хоть как-то жить в Москве было невозможно.

«Для получения допуска к полетам проверяли так, будто в космос собирались запускать»

Я активно искала работу — дизайнером, хостес, официанткой, преподавателем ИЗО в школе. Через полгода и примерно 40 собеседований меня накрыла безысходность — казалось, работа, которая будет и по душе, и приносить деньги, уже не найдется. Устроилась продавцом в магазин обуви, и в один из дней коллега спросила: «А почему ты на бортпроводника не попробуешься? Там в школе как раз сейчас набор идет — я попыталась, но не прошла из-за английского».

«Отличный вариант для меня и моей аэрофобии», — с иронией подумала я, но любопытство победило — открыла вакансию: стрессоустойчивость есть, клиентоориентированность есть, опыт работы в сфере обслуживания тоже, английский в порядке.

Я работаю стюардессой

Отправила резюме и даже ответа дожидаться не стала — на следующий день самостоятельно пошла на собеседование. (Смеется.)

Собеседование проходило в три этапа: на первом выясняли, нет ли у нас татуировок (по международным стандартам они у стюардов и стюардесс не должны быть видны), имеется ли загранпаспорт, а у парней — военный билет. На втором и третьем этапах нас собеседовали на английском и предлагали решить спорную ситуацию из сферы гостеприимства. Ну например: «Приходит человек в ресторан и хочет занять столик у окна, а столик занят. Что вы будете делать?» Я объяснила по-английски, как решу такой конфликт. Мои умения представителям авиакомпании понравились — и меня взяли.

Но до начала работы было еще далеко: сначала мы три недели проходили ВЛЭК (врачебно-летную экспертную комиссию), где врачи проверяли всё, что только можно. Терапевт, хирург, невропатолог, другие специалисты. Стоматолог смотрел, чтобы зубы были полностью здоровыми, даже пломб быть не должно. Как будто в космос запускать собирались!

После разрешения на допуск нас отправили в школу бортпроводников. Я училась за счет авиакомпании, потому что уже прошла собеседование. Но были и ребята, которые сначала пришли учиться в школу, чтобы потом подать резюме на вакансию. Мы изучали охрану труда и «авиационный» английский, запоминали, как быть, если у человека на борту болит голова, и как принимать роды, тушить пожар на борту и эвакуировать людей на воду и на сушу в случае аварийной ситуации.

«Все бортпроводники должны уметь громко кричать»

Самое важное, что должен знать любой бортпроводник, — это АСП: аварийно-спасательная подготовка. Какие команды подавать друг другу и пассажирам, если самолет совершил аварийную посадку. В таких ситуациях нужно действовать быстро и четко. И очень громко кричать. Все бортпроводники должны уметь громко кричать — чтобы их точно услышали все пассажиры.

Это очень важно, потому что в аварийной ситуации у нас есть всего 90 секунд на эвакуацию, после этого самолет может загореться, — нужно успеть спасти людей.

Я работаю стюардессой

Ни на одном из 800 рейсов, на которых я летала за год, таких аварий не было. Но алгоритм действий знаю очень хорошо.

Мой первый рейс после экзаменов был коротким — всего час. Мы летели в Чебоксары, и я была дополнительным, пятым членом экипажа. Никто не бросал меня с лету в холодную воду и не требовал, чтобы я, новичок, сразу начала работать. Моей задачей было только наблюдать и запоминать, как работают коллеги. Но я не могла сидеть без дела, поэтому тоже поучаствовала в процессе — демонстрировала аварийно-спасательное оборудование. А вот на следующем, тренировочном рейсе я была уже частью команды. Там я смогла применить многое из того, чему нас учили, — пришлось бесконечно объяснять, например, почему нельзя пересаживаться.

Люди нередко хотят сидеть вместе — с женой, тетей, детьми, родственниками — и очень удивляются, узнав, что по правилам нашей авиакомпании на борту этого сделать нельзя, а выбор места в самолете — платный. Это правило прописано на сайте, но на каждом рейсе находятся люди, которые возмущены тем, что им не разрешают пересесть во время полета. Моя задача в этом случае — разъяснить, что это запрещено. Бывает, что люди не понимают, и тогда приходится объяснять, что это требование не только наше, но и командира воздушного судна. Если человек пытается нарушить это правило до вылета, командир может объявить по громкой связи, что самолет не взлетит. Если пассажир пытается пересесть на другое место уже в воздухе — просим у пассажира расписку о том, что он берет на себя ответственность за свои действия.

Во время первых рейсов я очень волновалась. Иду по проходу — страшно: «Вдруг ошибусь, сделаю что-то не так? На мне форма, я лицо авиакомпании!» Но оказалось, что привыкаешь быстро — уже через месяц я чувствовала себя так, будто летала всю жизнь.

«За час до вылета экипаж должен отключить телефоны — чтобы не волноваться во время рейса»

Стюардесса может провести в небе не более 90 часов в месяц. Превышать норму запрещено Росавиацией — это вредно для здоровья. Иногда бывает тяжело: например, когда летим в Улан-Удэ или Горно-Алтайск пять-шесть часов — и сразу же обратно.

На высадку пассажиров, то, чтобы найти забытые людьми вещи, передать их службам аэропорта, убрать салон и произвести посадку пассажиров нового рейса, у экипажа есть не более получаса. После этого самолет должен вылететь обратно — такой график.

Чтобы ускорить процесс, за каждым бортпроводником на рейсе закреплены свои обязанности. Кто-то пылесосит салон, кто-то ищет оставленные вещи, кто-то убирает — и контролирует его чистоту в течение всего рейса — туалет. Разнарядка для экипажа приходит заранее, так что бросить монетку, кому делать самое непопулярное дело — уборку санузла, не получится.

По правилам экипаж за час до полета отключает телефоны — для того, чтобы, если вдруг узнаем какие-то неприятные новости, не волновались во время рейса.

Я работаю стюардессой

Работа считается по часам, так что чем больше таких длинных рейсов — тем больше выходных. А если ставят на Чебоксары или Петербург, куда лететь всего ничего, можно и шесть дней в неделю работать. И долго «копить» свои 90 часов. (Смеется.) На зарплату не жалуемся — она у нас хорошая: 70–80 тысяч, в эту сумму входит доплата за вредность. Да, мы не таскаем тяжести, но физически летать бывает тяжело. Психологически тоже — как бы ни вели себя клиенты: кричали, ругались матом, отказывались выполнять указания капитана, — ты должна показывать сервис, то есть улыбаться. Вот сейчас мы летаем в масках, но пассажиры должны видеть нашу улыбку. Поэтому мы улыбаемся глазами.

В качестве компенсации — отпуск, который длится целых 72 дня, и авиабилеты, которые бортпроводники и их ближайшие родственники могут купить с 70–90%-й скидкой. Это очень приятный бонус.

«Берлин и Мюнхен я видела только с трапа самолета»

Перед вылетом старший бортпроводник всегда проводит брифинг: проверяет наши знания. Может спросить что-то про медицину, аварийно-спасательное оборудование, стандартные операционные процедуры. Всего предполетных вопросов 300, и мы должны знать их все. Задают выборочно два-три, например: «Если в туалетной комнате начнется пожар, что будешь делать?» Ответишь неверно на все три — не полетишь.

На борту бортпроводник должен быть немножко психологом: например, если человек очень боится летать, он всегда может прийти к нам на кухню.

Мы поговорим с ним, успокоим, покажем приложение Flightradar — на нем видно, сколько самолетов в этот же самый момент находится в воздухе и что с ними всё в порядке.

Можем о нашей работе поговорить — люди часто спрашивают, сложно ли стать бортпроводником, сколько мы зарабатываем, сколько стран удается посмотреть. На самом деле — не очень много. Сейчас мы летаем в основном по России и самая длинная командировка у нас в Улан-Удэ — после семичасового перелета мы по регламенту обязаны отдыхать, поэтому сутки живем в отеле. Иногда можно погулять по Питеру. В Сургуте недавно была, и мне очень понравилось — такие красивые кедровые леса, белочки бегают. Когда еще были рейсы за границу, я обожала летать в Германию — все пассажиры всегда вели себя спокойно, не вставали с мест, не пересаживались. Правда, Берлин и Мюнхен я видела только с трапа — всё те же 25 минут. (Смеется.)

Есть такой миф, что люди, работающие в авиации, никогда не произносят слово «последний». Якобы скажешь: «Последний рейс» — рейс последним и окажется. Или боятся перед рейсом пришивать пуговицы. Или считают, что первым в самолет должен входить мужчина — иначе полет пройдет неудачно. Я с такими людьми за год работы ни разу не летала, а сама слово «крайний» не очень люблю, никогда его в этом контексте не употребляю.

Знаю, что в США есть стюардесса, которой за 80, а летает она более 60 лет. Наверное, я так не смогу. Сейчас мне 21 год, я думаю, что смогу проработать бортпроводником лет 10, дальше уже со здоровьем сложно будет. На мое место придет молодое поколение, а я вернусь к прежней специальности — художник-дизайнер. И буду отмечать, как обычные люди, Новый год и Восьмое марта, дни рожденья друзей или обычные субботы. Сейчас таких выходных у меня нет, горизонт планирования — пара дней, потому что вызвать на рейс могут в любой момент. Но пока этой обычной жизни мне не хочется — ведь я летаю.

Текст: Анна Родина
Фото: из личного архива Елизаветы Ермиловой
Корректор/литредактор: Варвара Свешникова