Я работаю настройщиком фортепиано

Я родился в Сибири, в городе Камень-на-Оби. Помню, что мечтал стать актером. Воспитывала меня в основном бабушка. У нее было два высших образования и умение раскрывать потенциал в людях. Когда я начал привозить Гран-при и первые места с конкурсов выразительного чтения, это были именно заслуги бабушки. Нам просто нравилось читать дома стихи, я не готовился к конкурсам, мы просто так жили. Я ездил на международные конкурсы, встречался там с разными интересными людьми — поэтами, писателями, актерами, — все мне советовали поступать в Щукинское. Но я с детства картавил и считал это недостатком, был уверен, что меня не возьмут. Параллельно я занимался в музыкальной школе по классу баяна и по классу фортепиано.

Поступил в Новосибирскую консерваторию я по профилю «баянист». Заниматься ремонтом баянов и аккордеонов я начал намного раньше, чем фортепиано. Во время обучения в консерватории меня звали работать в Новосибирский музыкальный колледж, но для этого требовалось образование настройщика. Единственным местом, где можно было получить такое образование, была Москва. Когда я проходил обучение, очень удивлялся, насколько продумана механика инструмента. Разница между баяном и роялем просто колоссальная. В баяне-аккордеоне жесткая фиксация, при наличии дефектов в механике их зачастую корректируют, изгибая деталь. В механике пианино и роялей основные корректировки производят с помощью регулировочных винтов и шурупов. Вся механика сделана очень тонко, это невероятно продуманный механизм.

Восемь лет назад я окончил консерваторию в Новосибирске и решил перебраться в Москву окончательно. Не потому, что мне не хватало работы или денег в родном для меня на тот момент городе. Мне нужно было продолжать учиться дальше и чтобы всё было рядом. Я могу этим не пользоваться: я редко выхожу из мастерской, всё время работаю. Но мне важно ощущение, что я могу купить любые материалы, найти любые курсы — здесь есть все возможности. Для меня чем больше город, тем лучше. Когда Москвы станет мало, я вынужден буду уехать отсюда.

Моя мама переживает до сих пор, считает, что так долго учиться в консерватории и потом заниматься реставрацией и настройкой инструментов — потерянное время. Но я ведь сам преподаватель и отлично знаю: главное в процессе обучения — это натренированные нейронные связи и окружение. Без музыкального образования работать настройщиком сложно, потому что мы здесь используем термины, ноты, музыкальные интервалы. Элементарные теоретические знания, конечно, нужны.

Недавно родители позвали настроить инструмент для девочки, прихожу, смотрю — всё технически правильно (постановка руки, посадка и т. д.), но ей приходится клавиши буквально выдавливать, что неизбежно приводило к зажимам. Проблема была в плохо отрегулированной механике: оказалось, нормы нарушены были на 50%, это очень много. Здесь важна точность регулировки, вплоть до 0,1 миллиметра.

Есть литература, где всё четко прописано — инженерные данные, математические, физические. В музыке всё очень субъективно — один скажет: «Мне нравится, как исполнитель играет», другой скажет: «Мне не нравится». А здесь, к счастью, все нормы прописаны. Даже тяжесть нажатия на клавиши замеряется по нормативам — есть специальные гирьки. Юлить не получится.

Настройщикам с абсолютным слухом довольно тяжело, потому что не всегда можно настроить инструмент на оригинальную частоту, всё хитро устроено. В прошлом существовал чистый строй — он позволял играть на фортепиано где-то в четырех тональностях. Другие тональности не использовали: они звучали невыносимо грязно. Однако были попытки изменить принцип настройки, который позволил бы играть во всех тональностях.

В итоге сделали просто: частоту четырех тональностей разбавили между всеми 24 тональностями, чистоту смешали с грязью. И, можно сказать, все тональности сейчас звучат одинаково грязно. Это договоренность. Настройщики с абсолютным слухом более резко реагируют на (грязные) темперированные интервалы, что доставляет им меньше радости в процессе работы.

Клиенты разные — это и родители маленьких музыкантов, и композиторы, и те, кто просто любит, чтоб дома стоял рояль. Часто приглашают в общественные пространства — кафе, музеи, театры. Мне, если можно так выразиться, и бедные и богатые платят одинаково. Что аспиранты Гнесинской академии, что любители, что композиторы из Англии. И все получают одну и ту же гарантию.

В массе своей люди редко могут услышать некоторые отклонения, но у меня есть маленькие гении, которые от природы заостряют внимание на деталях и просят устранить еле заметные отклонения. Подмечают: вот здесь ярче звучит, вот здесь глуше. В данных случаях мне помогает мой 20-летний стаж в музыке, знание норм, опыт. Начинаешь вслушиваться — да. И работаешь дальше, исправляешь. По нашим нормам раз в год инструмент нужно настраивать, даже если на нем не играют.

Я живу своим делом, но я знаю место своей специальности — это развлечение. Когда-то фортепиано считалось одним из грандиозных прорывов своего времени и приковывало внимание математиков, физиков, инженеров и т. д. Однако музыкальные инструменты в первую очередь предназначены для развлечения, а сейчас у людей другие развлечения — всё правильно, жизнь идет вперед. Конструктивно инструмент больше не меняется, только натуральные материалы заменяются синтетическими, немножко подкручивают где-то — и всё. Интересно, что в современных моделях сохранились широкие части пюпитров у рояля, раньше на них ставили свечи. Свечей уже нет, а традиция осталась.

Жизнь моя устроена так, что у меня нет пустых дней. Если я сижу без работы, у меня есть куча своих инструментов, которые я с удовольствием делаю. Мы в такое время живем, когда всё есть — бери да учись.

Есть форум ассоциации фортепианных мастеров, там собрана профессиональная литература с советского времени до наших дней. Учу язык, английский. Мне это необходимо для работы — все заводы за границей. Steinway — Америка, Bechstein — Германия, Yamaha — Япония.

Для меня главное — чтобы мне ничего не мешало заниматься своим делом. Поэтому я работаю как самозанятый: ни начальства, ни подчиненных, сам перед собой в ответе и мне нужно, чтобы всё было в моих руках. С механизмами я провожу больше времени, чем с людьми.
Считаю, люди любой профессии в первую очередь должны быть смелыми.

Это очень хорошо чувствуется, когда приходишь к врачу с любой проблемой, а он говорит: «Всё нормально, всё будет сделано». Приятно чувствовать себя в надежных руках. То же самое, когда люди переживают за свои инструменты, — в таких случаях я просто говорю: «Если я начал работать, то всё будет хорошо».

Я никогда не мирился с обстоятельствами. Если кто-то скажет: это сделать невозможно, инструмент разваливается на глазах, — то в этот момент смело можно звать меня. Я очень нетерпеливый человек по своей природе, кроме моментов, когда занимаюсь ремонтом и настройкой музыкальных инструментов. Могу на целый день погрузиться в это занятие. Не люблю приписывать себе странности, но когда сажусь и начинается процесс работы — я спокоен, я нахожусь в процессе и я чувствую себя как-то иначе.

_{Текст, фото: Станислава Новгородцева
Корректор/литредактор: Варвара Свешникова}